Перед Владимиром Путиным стоят еще более сложные задачи, чем те, что уже были им решены.

Россия узнала о существовании Владимира Путина 14 лет назад, причем сразу как о будущем президенте. 9 августа 1999 года Борис Ельцин объявил о выдвижении Путина в премьеры и о поддержке его кандидатуры на выборах главы государства, а 16-го Госдума утвердила нового главу правительства. А сейчас уже выросло целое поколение, не помнящее другого руководителя.

До августа 1999 года даже не все политически озабоченные граждане слышали фамилию 46-летнего секретаря Совета безопасности и директора ФСБ – кабинет на Лубянке он занимал всего год, в СБ проработал меньше полугода, в телевизоре и прессе не мелькал, к тому же за тот год произошел дефолт, сменились уже три премьера, а буквально за несколько дней до этого началось вторжение ичкерийских отрядов в Дагестан.

Если бы кто-то рискнул тогда предположить, что этот невзрачный подполковник станет правителем России на ближайшие четверть века, его подняли бы на смех. Но Владимир Путин сделал это – и теперь, в начале его третьего президентского срока, либеральная оппозиция пугает им детей.

Тех самых детей, что выросли в путинские годы. Фальшивое возмущение самим фактом возвращения Путина в Кремль стало поводом для мощнейшей атаки на него – под лозунгом, что все устали от Путина и что так долго править нельзя. Мнение народа, проголосовавшего в прошлом марте за человека, вытащившего страну из кризиса 90-х, в корне разошлось с позицией ресурсного и медийного, но явного меньшинства.

14 лет – много это или мало? И как оценивать сделанное Путиным на данный момент – как нечто завершенное (как пытаются делать многие его противники) или как процесс, результаты которого можно будет понять только в 2024 году, когда закончится его правление? В истории России было немало руководителей, про которых мы ничего не поймем, если попытаемся дать им оценку, что называется, по ходу пьесы.

Вот Иван Грозный – в 1561 году, после 14 лет его правления, уже была покорена Казань, шла Ливонская война, не было еще чистки элиты, получившей потом название опричнины. Грозному предстояло царствовать еще 22 года.

Или Петр Первый – если считать его самостоятельное правление с 1689 года, то к 1703 году он хотя и успел поменять календарь и обрезать бороды, но все громкие военные победы и само строительство Северной столицы были впереди, как и 22 года его правления.

Для Екатерины Великой 1776 год был хоть и ярким (только что было подавлено пугачевское восстание и выиграна война с Турцией), но всего лишь промежуточным этапом – лишь через 20 лет (в которые уместились несколько войн и реформ) можно было подвести итоги ее правления.

Николай Второй к 1910 году мог быть в основном спокоен за судьбу империи – революционный накат схлынул, а столыпинские реформы шли полным ходом, – если бы не тревожное предчувствие войны, все-таки разразившейся в Европе через четыре года. Войны, в ходе которой созрел заговор против императора, получивший название Февральской революции, следствием которой стали развал армии, смута и Гражданская война.

Для Иосифа Сталина 1938 год был не только серединой его 29-летнего правления, но и одним из самых сложных годов в его жизни – маховик чистки аппарата, находивший в руках наркома Ежова, стал работать сам на себя. В конце года Сталин поставил на НКВД Берию, который провел массовое освобождение из тюрем и лагерей. Приближавшаяся война изменила как внешнюю, так и внутреннюю политику Сталина – находившаяся во враждебном окружении единственная страна социализма вышла из нее одной из двух мировых сверхдержав.

К 1978 году СССР был на пике своего мирового могущества, а Леонид Брежнев уже испытывал серьезные проблемы со здоровьем и зондировал среди коллег по Политбюро возможность своей отставки, но отсутствие реального и сильного сменщика (как раз в том году внезапно умер рассматривавшийся им в качестве преемника секретарь ЦК Федор Кулаков, которого – вот злая ирония судьбы – заменили в аппарате на Михаила Горбачева) и позиция основных соратников заставили его остаться у власти. До самой смерти, которая наступила через четыре года, – но в эти годы уместились два тяжелейших вызова: польский и афганский.

Поэтому, оценивая сегодня успехи и неудачи Путина, мы не можем знать того, как будет идти восстановление исторической России (для начала в рамках Евразийского союза), как переживет мировая экономика фундаментальный кризис, связанный с отказом от доллара как от основной расчетной единицы, и уж тем более того, как долго еще не будет той войны, которой нам не удастся избежать. Зато можно попытаться разобраться в том, есть ли основания говорить о какой-то усталости от Путина – народа или элиты.

«Тезис об усталости России от Путина очень активно раскручивает наша либеральная оппозиция, но по самой природе их отношение к Путину необъективно, потому что они заботятся о своих групповых интересах, – говорит главный научный сотрудник Института международных экономических и политических исследований РАН, политолог Александр Ципко. – Они не связывают себя с исторической, православной, провинциальной Россией, их раздражают патриотизм и государственность, многонациональная природа нашей страны, вообще все исконные российские черты, которые сохранились даже после 70 лет коммунистической переделки. И если бы власть оказалась в их руках, страна бы погибла. Сейчас немалая часть нашей либеральной интеллигенции зарабатывает на жизнь тем, что работает на Запад, а очень многие в США жаждут освобождения от Путина, причем чисто по прагматическим интересам. Им не нужна Россия как ядерная держава, как суверенное государство, как самостоятельный игрок. И в этом случае наши либералы пытаются выдать свои групповые интересы за национальные. Они не хотят развивать ту Россию, которая есть, а хотят создать ту, которая им нравится: безъядерную, децентрализованную. И в этом Путин им мешает. Так что усталость от Путина есть у либеральной оппозиции, но не у людей труда».

«Конечно, 14 лет – это большой период, и есть некоторая усталость общества, так всегда бывает, и это нормально, – считает член Общественной палаты РФ, проректор РЭУ им. Плеханова Сергей Марков. – Есть усталость, но есть и поддержка, связанная с позитивными результатами его правления».

Политолог считает, что наше общество можно условно разделить на четыре части – и в каждой из них отношение к Путину будет различным: «Первая Россия – это постиндустриальная Россия, Россия XXI века, сконцентрированная в соответствующих секторах экономики в городах-миллионниках. Среди нее в большей степени и можно зафиксировать эту усталость, связанную с тем, что в ней велика доля молодежи, которая других правителей и не видела, ей не с чем сравнивать. А те, кто видел допутинских правителей, Ельцина и Горбачева, готовы молиться на то, чтобы он не ушел. Россия XXI века больше сравнивает Путина с Меркель, Обамой или Кэмероном, точнее, с их идеализированными образами, потому что не имеет возможности сравнить с Горбачевым. Для них президент – наемный менеджер, и им не нравится, что Путин недостаточно наемный».

Второй частью, Россией XX века, Марков называет Россию массового индустриального производства: «В ней усталости от Путина нет, ей очень нравятся попытки Путина реиндустриализировать страну. Они устали скорее от обещаний – ну сколько же можно говорить о реиндустриализации, где восстановление и строительство новых заводов? Почему сохраняется такая высокая зависимость от нефтегазового, торгового и финансового секторов, которые ничего не производят?

Лично Путин этой России нравится, именно она пришла поддержать его на Поклонную гору – да, людей привозили с заводов на автобусах, но не насильно, а в соответствии с их желанием. К этой же России относятся армия и силовые структуры. Для России XX века Путин – это директор завода, директор «корпорации Россия». И они согласны с планами развития этой корпорации, но не согласны с темпами их реализации и с тем, что слишком большую власть на заводе имеют бухгалтерия и прочие вспомогательные службы».

Для третьей, «традиционной России», России XIX века, Путин не менеджер и не директор, а царь. Это та Россия, которая стояла в очередях к храму Христа Спасителя, чтобы поклониться поясу Богородицы, говорит Сергей Марков.

«Она требует, чтобы лидер перестал быть менеджером, а стал духовным лидером, который опирается и обозначает свою систему ценностей. Для нее Путин – царь. И она внимательно всматривается в него – настоящий он или нет? Когда он говорит позитивно о русских и православии, осуждает гомосексуалистов, они говорят: да, настоящий. А когда включают телевизор и видит там разнузданную вакханалию аморальности, начинает сомневаться в этом – может, и не настоящий, раз терпит это? Они недовольны в первую очередь продолжающимся кризисом русского народа, его физическим вымиранием и требуют, чтобы Путин его остановил», – поясняет Марков.

Разновидностью традиционной России во многом является четвертая, «национальная Россия» – народы национальных республик. Они тоже выступают за традиционные ценности.

«И буквально молятся на Владимира Путина за то, что он остановил хаос, – они понимают, что если он уйдет, то тот же Кавказ запылает. Его поддержка в национальных республиках выше, чем в русских городах. В этой поддержке есть, конечно, и элемент традиционализма, потому что голосуют за московского начальника, но еще больше страха перед хаосом и поддержки Путина как гаранта стабильности».

Естественно, что и ожидания у этих групп от Путина разные. Постиндустриальной России он обещал, что страна будет европеизироваться, говорит Марков, но они считают, что это делается недостаточно быстро.

«Индустриальной России Путин обещал, что будут строиться заводы, а ученый будет жить лучше, чем спекулянт. А традиционной России – возрождение русского народа. И недовольство, переходящее в усталость, возникает скорее от того, что все это воспринимают как недостаточно выполненные обещания». Проблема еще и в субъективном восприятии – в том, что плохое быстро забывается.

«Очень многие люди оценивают свою жизнь и жизнь страны не из возможностей, а из того, что им хочется, – говорит Александр Ципко. – Отсюда и низкая оценка тех благ, что получили в последние годы. Механизм такой заниженной оценки запущен, и это опасно. Но эта проблема создана не Путиным, а его оппонентами и предшественниками, либеральными реформаторами. Ведь в результате приватизации у нас возникло чудовищное социальное неравенство. И если в первые годы правления Путина люди сравнивали свою жизнь с тем, что у них было в 90-е, то теперь эти годы ушли в прошлое, люди, не замечая того, как сильно улучшилось все вокруг за путинские годы, начинают сравнивать собственные условия с жизнью олигархов».

Действительно, ожидания от Путина растут с каждым годом – если в 1999–2000 годах речь шла об сохранении целостности страны, а в середине нулевых – о возвращении нашего полноценного международного суверенитета, то сейчас речь идет уже о новой индустриализации. Но что вызвало замедление самой динамики власти?

«Путин пришел к власти как президент-надежда и вскоре стал президентом реализовавшейся надежды, – говорит Сергей Марков. – Другое дело, что с каждым годом запрос и ожидания стали расти, при этом произошло снижение темпа его действий. Это снижение было вызвано, во-первых, институциализацией тандема, что затрудняло работу, во-вторых, экономическим кризисом, в-третьих, некоторым почиванием на лаврах, дескать, идем правильным курсом, ничего нового делать не надо. И еще одной очень важной причиной стало расщепление общественной повестки – одного требовала постиндустриальная Россия, совсем другого – традиционная, что затруднило решительные действия».

Сейчас общество ждет не нового издания Путина, а возвращения того Путина, который действовал энергично и не отступал, пока не решал проблемы, говорит Сергей Марков.

«Люди требуют, чтобы Путин 2.0 закончился и перешел в 3.0 или вернулся в 1.0. Потому что Путин 2.0 – это Путин периода премьерства, периода, когда снизился динамизм, когда стало меньше преобразований, он стал меньше встречаться с людьми. В прошлом году он вернулся на пост президента, но стиль Путина 1.0 так еще и не восстановился, а ведь он заключался в том, что он был в гуще людей и действовал по назревшим проблемам. Путин шел до конца, до решения вопроса – как с Чечней, региональными баронами, телевидением, контролем за нефтью и газом. Он ликвидировал оскорбительную нищету. Многие проблемы он решил, но вслед за ними выходят новые – и они тоже должны решаться».

Главный запрос сегодня, по мнению Маркова, состоит в том, что все требуют от властей действия, причем временами любого.

«Потому что если власть не действует или действует недостаточно энергично, то она перестает восприниматься как власть, опять приходят 90-е годы. Очень часто люди говорят: ну пускай же делают хоть что-то. Если в нулевые общество видело, что действий много, то сейчас оно считает, что их недостаточно. Именно по тем главным вопросам, которые перемещаются в основную повестку дня. Такое ощущение, что вокруг них ходят, но за главные вопросы не берутся»

Сейчас ключевой вопрос не в том, что делать, а в том, делать или не делать, говорит политолог: «Это касается всех важнейших проблем – конечно, у них есть разные способы решения, но они должны начать решаться».

При этом есть несколько тем, которые для всех групп являются совпадающими, считает Марков: «Для индустриальной России и России постиндустриальной есть несколько общих точек: коррупция, мигранты и образование. И Путин интуитивно или сознательно будет двигаться в этих трех направлениях. По ним нет разногласий между разными группами общества, как, например, по внешней политике или в отношении телевидения, и тут Путин может получить их общую поддержку. Или как, например, индустриализация или борьба с алкоголизмом и наркоманией противоречат курсу на европеизацию? Так что вполне есть возможность восстановить путинское большинство».

Ведь в обществе усталость не от Путина, а от недостатка действия, от недостатка того самого Путина, который вытаскивал страну в нулевые, говорит Марков: «Люди требуют, чтобы он вернулся таким, каким был».

Сейчас Путин понимает, что есть запрос на действия, и именно поэтому он так давит на чиновников, отмечает политолог, но пока еще это давление недостаточно.

«Очень многие в российском правящем классе зажрались до неимоверности. Чиновников нужно давить, не наказывая, а требуя от них действия. И в этом плане нужна большая определенность – нельзя одновременно брать курс на индустриализацию и иметь министром финансов Силуанова. Это явное противоречие».

«Путин остается лидером нации – для той части населения, которая хочет укрепления коренной России, – говорит Александр Ципко. – Но его попытка, как и в начале нулевых, объединить все отряды элиты: и либералов, и государственников – и сделать так, чтобы понравиться им всем, сейчас уже утопична (даже в те годы этого не получилось). Хотя в массе своей люди понимают, что Путин любит Россию и предан ей, но он принадлежит к правящему классу, и проблема в том, что все больше людей связывают его действия с отстаиванием интересов этого класса. И это опасно – все грехи элиты будут пытаться перенести на него лично».

Собственно, это перекладывание ответственности и практикуют не только либералы 90-х, но и нынешние «звезды» креативной оппозиции, выращенной и вскормленной олигархатом, – один из их любимых приемов это изображать Путина как слугу олигархов.

«Чтобы сохранить популярность и стабильность страны, путинская политика должна быть более левой, – считает Ципко. – Он должен больше времени уделять поездкам в отсталые, бедные районы, разговорам с простыми людьми».

Отчасти такое хождение в народ Путину заменяет Объединенный народный фронт, считает Сергей Марков: «ОНФ – это те, с кем он любит посоветоваться, те, кто может смело ему сказать то, что они думают. Можно сказать, что они являются лицом народа, его профессиональной, активной части. И они представляют гораздо большую часть народа, его производительную часть, в отличие от СМИ, где в огромной мере доминируют представители паразитической части общества».

Но такое общение все равно не отменяет необходимости личностного сопереживания в разговоре с обычными людьми, говорит Александр Ципко: «Ведь русский человек понимает, что чуда не произойдет, но ему хочется, чтобы было больше правды. К сожалению, как мне кажется, в последнее время Путин стал делать меньше акцента на рассказы о том, что он получил в наследство, что он сделал, что он не может сделать, а что не получается. А эта искренность в разговоре о проблемах и правде жизни ему сейчас очень нужна, тем более что она ему дана от природы».

Путин, приступивший сейчас к важнейшему делу своей жизни – национализации и чистке пришедшей к власти в 90-е годы «элиты временщиков», – несомненно, когда-нибудь искренне расскажет о том, с каким страшным сопротивлением ему пришлось столкнуться. Когда именно? Когда этот процесс будет уже необратим – или тогда, когда он увидит, что только с помощью прямого, через голову элиты, обращения к народу способен сломить сопротивление той ее части, что считает себя выше правды и закона. Тех, кто и в самом деле устал от Путина, потому что не смог сделать его своим слугой и гарантом сохранения статус-кво. Тех, кто все сильнее чувствует, как истекает их историческое время и как всячески способствует этому своими действиями Путин.

При этом одновременно Путин решает и вторую, важнейшую задачу: реинтеграции постсоветского пространства, а говоря проще, восстановления исторической России. Вопреки расхожему мнению о том, что все заслуги Путина уже в прошлом, его главные достижения, то, с чем он останется в истории, еще впереди.