<ВОЗРАЖЕНИЕ НА СТАТЬЮ А. БЕСТУЖЕВА "ВЗГЛЯД НА РУССКУЮ СЛОВЕСНОСТЬ В ТЕЧЕНИЕ 1824 И НАЧАЛА 1825 ГОДОВ".> <1>. Б.<естужев> предполагает, что словесность всех народов следовала обидим законам природы. ¤0_0_1_0¤Что это значит? ¤0_0_0_0¤[Первый] век ее был возрастом ¤0_0_1_0¤гениев. ¤0_0_0_0¤ ¤0_0_1_0¤<2>. ¤0_0_0_0¤ Кажется автор хотел сказать, что всякая словесность имеет свое постепенное развитие и упадок. Нет. Автор первым ее периодом предполагает век ¤0_0_1_0¤сильных чувств и гениальных творений. ¤0_0_0_0¤ "По времени ¤0_0_1_0¤круг сей ¤0_0_0_0¤ (какой?) <стесняется... Жажда нового ищет нечерпанных источников, и гении смело кидаются в обход мимо толпы в поиске новой земли мира нравственного и вещественного, пробивают свои стези"> etc. Следовательно, настает новый период, но г-н Бестужев сливает их в одно и продолжает: "За сим <веком творения и полноты следует век посредственности, удивления и отчета. Песенники последовали за лириками, комедия вставала за трагедиею; но история, критика и сатира были всегда младшими ветвями словесности Так было везде". Нет. О греческой поэзии судить нам невозможно - до нас дошло слишком мало памятников оной. О греческой критике мы не имеем и понятия. Но мы знаем, что Геродот жил прежде Эсхила, гениального творца трагедии. Невий предшествовал Горацию, Энний Виргилию, Катулл Овидию, Гораций Квинтилиану, Лукан и Сенека явились гораздо позже. Всё это не может подойти под общее определение г. Б.<естужева>. Спрашивается, которая из новейших словесностей являет постепенность, своевольно определ<енную> г. Б.<естужевым>? Ром.<антическая> слов.<есность> началась триолетами. Таинства, ле, фаблио предшествовали созданиям Ариоста, Кальдерона, Dante, Шекспира. - После кавалера ¤0_0_0_1_04¤Marini ¤0_0_0_0¤ явился ¤0_0_0_1_04¤Alfieri, Monti ¤0_0_0_0¤ и ¤0_0_0_1¤Foscolo, ¤0_0_0_0¤ после Попа и Аддиссона - Байрон, Мур и Соуве. Во Фр<анции> ром.<антическая> поэзия долго младенч<ествовала>. <Лучший стихотворец времени Франциска I> ¤0_0_0_1_05¤ Marot Спрашивается, где видим и тень закона, <определенного> г. Б<естужевым>?... <3.> У нас есть критика? где ж она? Где наши Аддис.<соны>, Лаг.<арпы>, Шлегели, Sismondi? - что мы разобрали? чьи литературные мнения сделались народными, на чьи критики можем мы сослаться, опереться? Но г-н Б.<естужев> сам же говорит ниже - <"критик, антикритик и перекритик мы видим много, а дельных критиков мало".> ¤0_0_1_0¤<1825> ¤0_0_0_0¤ О Г-ЖЕ СТАЛЬ И О Г. А. М-ВЕ. Изо всех сочинений г-жи Сталь книга ¤0_0_1_0¤десятилетнее изгнание ¤0_0_0_0¤ должна была преимущественно обратить на себя внимание русских. Взгляд быстрый и проницательный, замечания разительные по своей новости и истине, благодарность и доброжелательство, водившие пером сочинительницы - всё приносит честь уму и чувствам необыкновенной женщины. Вот что сказано об ней в одной рукописи: "Читая ее книгу ¤0_0_1_0_06¤Dix ans d'exil, ¤0_0_0_0¤ можно видеть ясно, что, тронутая ласковым приемом русских бояр, она не высказала всего, что бросалось ей в глаза. ¤3_0_0_0¤(1) ¤0_0_0_0¤ Не смею в том укорять красноречивую, благородную чужеземку, которая первая отдала полную справедливость русскому народу, вечному предмету невежественной клеветы писателей иностранных". Эта снисходительность, которую не смеет порицать автор рукописи, именно и составляет главную прелесть той части книги, которая посвящена описанию нашего отечества. Г-жа Сталь оставила Россию как священное убежище, как семейство, в которое она была принята с доверенностию и радушием. Исполняя долг благородного сердца, она говорит об нас с уважением и скромностию, с полнотою душевною хвалит, порицает осторожно, ¤0_0_1_0¤не выносит сора из избы. ¤0_0_0_0¤ Будем же и мы благодарны знаменитой гостье нашей; почтим ее славную память, как она почтила гостеприимство наше... Из России г-жа Сталь ехала в Швецию по печальным пустыням Финляндии. В преклонных летах удаленная от всего милого ее сердцу, семь лет гонимая деятельным деспотизмом Наполеона, принимая мучительное участие в политическом состоянии Европы, она не могла, конечно, в сие время (в осень 1812 года) сохранить ясность души, потребную для наслаждения красотами природы. Не мудрено, что почернелые скалы, дремучие леса и озеры наводили на нее уныние. Недоконченные ее записки останавливаются на мрачном описании Финляндии... Г. A. M., ¤3_0_0_0¤(2) ¤0_0_0_0¤ ¤0_0_1_0¤пробегая снова книжку г-жи Сталь, набрел ¤0_0_0_0¤ на сей последний отрывок и перевел его довольно тяжелой прозою, присовокупив к оному следующие ¤0_0_1_0¤замечания на грёзы г-жи Сталь: ¤0_0_0_0¤ "Не говоря уже о обличении ветреного легкомыслия, отсутствия наблюдательности и совершенного неведения местности, невольно поражающих читателей, ¤0_0_1_0¤знакомых с творениями автора книги о Германии, ¤0_0_0_0¤ я в свою очередь был поражен самим рассказом, во всем подобным пошлому пустомельству тех ¤0_0_1_0¤щепетильных французиков, которые, не много времени тому назад, являясь с скудным запасом сведений и богатыми надеждами в Россию, так радостно принимались щедрыми и подчас неуместно-добродушными нашими соотечественниками (только по образу мыслей не нашими современниками)". ¤0_0_0_0¤ Что за слог и что за ¤0_0_1_0¤тон! ¤0_0_0_0¤ какое сношение имеют две страницы записок с Дельфиною, Кориною, Взглядом на французскую революцию и пр.? и что есть общего между ¤0_0_1_0¤щепетильными (?) французиками ¤0_0_0_0¤ и дочерью Неккера, гонимой Наполеоном и покровительствуемой великодушием русского императора? "Кто читал творения г-жи Сталь", продолжает г. А. М., "в коих так часто ширяется она и пр..., тому точно покажется странным, как беспредельные леса и пр... не сделали другого впечатления на автора Корины кроме скуки от единобразия!" - За сим г. А. М. ставит в пример самого себя. "Нет! никогда", говорит он, "не забуду я волнения души моей, расширявшейся для вмещения столь сильных впечатлений. Всегда буду помнить утра... и пр." - Следует описание северной природы слогом, совершенно отличным от прозы г-жи Сталь. Далее советует он покойной сочинительнице, ¤0_0_1_0¤посредством какого-либо толмача, расспросить извозчиков своих о точной причине пожаров и пр. ¤0_0_0_0¤ Шутка о близости волков и медведей к Абовскому университету отменно не понравилась г-ну А. М. - но г. А. М. и сам расшутился. "Ужели", говорит он, "400 студентов, там воспитывающихся, готовят себя в звероловы? В этом случае академию сию могла бы она точнее назвать псарным двором? Ужели г-жа Сталь не нашла другого способа отыскивать причин, замедляющих ход просвещения, как, перерядившись Дианой, заставить читателя рыскать вместе с собою в лесах финляндских, по порошам за медведями и волками, и зачем их искать в берлогах?.. Наконец от страха, наведенного ¤0_0_1_0¤на робкую душу нашей барыни, и проч." ¤0_0_0_0¤ О сей ¤0_0_1_0¤барыне ¤0_0_0_0¤ должно было говорить языком вежливым образованного человека. Эту ¤0_0_1_0¤барыню ¤0_0_0_0¤ удостоил Наполеон гонения, монархи доверенности, Байрон своей дружбы, Европа своего уважения, а г. А. М. журнальной статейки не весьма острой и весьма неприличной. Уважен хочешь быть, умей других уважить. ¤0_0_1_0¤Ст. Ар. ¤0_0_0_0¤ 9 июня 1825 <О СТИХОТВОРЕНИИ "ДЕМОН".> [Думаю, что критик ошибся]. Многие того же мнения, иные даже указывали на лицо, которое Пушкин будто бы хотел изобразить в своем странном стихотворении. Кажется, они неправы, по крайней мере вижу я в "Демоне" цель иную, более нравственную. В лучшее время жизни сердце, еще не охлажденное опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно и нежно. Мало по малу вечные противуречия существенности рождают в нем сомнения, чувство [мучительное, но] непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив навсегда лучшие надежды и поэтические предрассудки души. Недаром великий Гете называет вечного врага человечества ¤0_0_1_0¤духом отрицающим. ¤0_0_0_0¤ И Пушкин не хотел ли в своем демоне олицетворить сей дух ¤0_0_1_0¤отрицания или сомнения? ¤0_0_0_0¤ и в приятной картине начертал [отличительные признаки и] печальное влияние [оного] на нравствен<ность> вашего века. О ПРЕДИСЛОВИИ Г-НА ЛЕМОНТЕ К ПЕРЕВОДУ БАСЕН И. А. КРЫЛОВА. Любители нашей словесности были обрадованы предприятием графа Орлова, хотя и догадывались, что способ перевода, столь блестящий и столь недостаточный, нанесет несколько вреда басням неподражаемого нашего поэта. Многие с большим нетерпением ожидали предисловия г-на Лемонте; оно в самом деле очень замечательно, хотя и не совсем удовлетворительно. Вообще там, где автор должен был необходимо писать по наслышке, суждения его могут иногда показаться ошибочными; напротив того, собственные догадки и заключения удивительно правильны. Жаль, что сей знаменитый писатель едва коснулся до таких предметов, о коих мнения его должны быть весьма любопытны. Читаешь его статью ¤3_0_0_0¤(3) ¤0_0_0_0¤ с невольной досадою, как иногда слушаешь разговор очень умного человека, который, будучи связан какими-то приличиями, слишком многого не договаривает и слишком часто отмалчивается. Бросив беглый взгляд на историю нашей словесности, автор говорит несколько слов о нашем языке, признает его первобытным, не сомневается в том, что он способен к усовершенствованию, и, ссылаясь на уверения русских, предполагает, что он богат, сладкозвучен и обилен разнообразными оборотами. Мнения сии не трудно было оправдать. Как материал словесности, язык славяно-русской имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного, но впоследствии они сблизились, ¤0_0_1_0¤и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей. ¤0_0_0_0¤ Г. Лемонте напрасно думает, что владычество татар оставило ржавчину на русском языке. Чуждый язык распространяется не саблею и пожарами, но собственным обилием и превосходством. Какие же новые понятия, требовавшие новых слов, могло принести нам кочующее племя варваров, не имевших ни словесности, ни торговли, ни законодательства? Их нашедствие не оставило никаких следов в языке образованных китайцев, и предки наши, в течении двух веков стоная под татарским игом, на языке родном молились русскому богу, проклинали грозных властителей и передавали друг другу свои сетования. Таковой же пример видели мы в новейшей Греции. Какое действие имеет на порабощенный народ сохранение его языка? Рассмотрение сего вопроса завлекло бы нас слишком далеко. Как бы то ни было, едва ли пол-сотни татарских слов перешло в русской язык. Войны литовские не имели также влияния на судьбу нашего языка; он один оставался неприкосновенною собственностию несчастного нашего отечества. В царствование Петра I-го начал он приметно искажаться от необходимого введения голландских, немецких и французских слов. Сия мода распространяла свое влияние и на писателей, в то время покровительствуемых государями и вельможами; к счастию, явился Ломоносов. Г. Лемонте в одном замечании говорит о всеобъемлющем гении Ломоносова; но он взглянул не с настоящей точки на великого сподвижника великого Петра. Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстию сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он всё испытал и всё проник: первый углубляется в историю отечества, утверждает правила общественного языка его, дает законы и образцы классического красноречия, с несчастным Рихманом предугадывает открытия Франклина, учреждает фабрику, сам сооружает махины, дарит художества мозаическими произведениями и наконец открывает нам истинные источники нашего поэтического языка. Поэзия бывает исключительною страстию немногих, родившихся поэтами; сна объемлет и поглощает все наблюдения, все усилия, все впечатления их жизни: но если мы станем исследовать жизнь Ломоносова, то найдем, что науки точные были всегда главным и любимым его занятием, стихотворство же - иногда забавою, но чаще должностным упражнением. Мы напрасно искали бы в первом нашем лирике пламенных порывов чувства и воображения. Слог его, ровный, цветущий и живописный, заемлет главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным. Вот почему преложения псалмов и другие сильные и близкие подражания высокой поэзии священных книг суть его лучшие произведения. ¤3_0_0_0¤(4) ¤0_0_0_0¤ Они останутся вечными памятниками русской словесности; по ним долго еще должны мы будем изучаться стихотворному языку нашему; но странно жаловаться, что светские люди не читают Ломоносова, и требовать, чтоб человек, умерший 70 лет тому назад, оставался и ныне любимцем публики. Как будто нужны для славы великого Ломоносова мелочные почести модного писателя! Упомянув об исключительном употреблении французского языка в образованном кругу наших обществ, г. Л.<емонте> столь же остроумно, как и справедливо, замечает, что русский язык чрез то должен был непременно сохранить драгоценную свежесть, простоту и, так сказать, чистосердечность выражений. Не хочу оправдывать нашего равнодушия к успехам отечественной литературы, но нет сомнения, что если наши писатели чрез то теряют много удовольствия, по крайней мере язык и словесность много выигрывают. Кто отклонил французскую поэзию от образцов классической древности? Кто напудрил и нарумянил Мельпомену Расина и даже строгую музу старого Корнеля? Придворные Людовика XIV. Что навело холодный лоск вежливости и остроумия на все произведения писателей 18-го столетия? Общество ¤0_0_0_1_07¤M-es du Deffand, Boufflers, d'Epinay, ¤0_0_0_0¤ очень милых и образованных женщин. Но Мильтон и Данте писали не для ¤0_0_1_0¤благосклонной улыбки прекрасного пола. ¤0_0_0_0¤ Строгой и справедливый приговор французскому языку делает честь беспристрастию автора. Истинное просвещение беспристрастно. Приводя в пример судьбу сего прозаического языка, г. Лемонте утверждает, что и наш язык не столько от своих поэтов, сколько от прозаиков должен ожидать ¤0_0_1_0¤европейской своей общежительности. ¤0_0_0_0¤ Русской переводчик оскорбился сим выражением; но если в подлиннике сказано ¤0_0_0_1_08¤civilisation Europйenne, ¤0_0_0_0¤ то сочинитель чуть ли не прав. Положим, что русская поэзия достигла уже высокой степени образованности; просвещение века требует пищи для размышления, умы не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения, но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись; метафизического языка у нас вовсе не существует. Проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены ¤0_0_1_0¤создавать ¤0_0_0_0¤ обороты для изъяснения понятий самых обыкновенных, так что леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы давно готовы и всем известны. Г. Лемонте, входя в некоторые подробности косательно жизни и привычек нашего Крылова, сказал, что он не говорит ни на каком иностранном языке и только понимает по-французски. ¤0_0_1_0¤Неправда! ¤0_0_0_0¤ резко возражает переводчик в своем примечании. В самом деле, Крылов знает главные европейские языки и, сверх того, он, как Альфиери, пятидесяти лет выучился древнему греческому. В других землях таковая характеристическая черта известного человека была бы прославлена во всех журналах; но мы в биографии славных писателей наших довольствуемся означением года их рождения и подробностями послужного списка, да сами же потом и жалуемся на неведение иностранцев о всем, что до нас косается. В заключении скажу, что мы должны благодарить графа Орлова, избравшего истинно-народного поэта, дабы познакомить Европу с литературою Севера. Конечно ни один француз не осмелится кого бы то ни было поставить выше Лафонтена, но мы, кажется, можем предпочитать ему Крылова. Оба они вечно останутся любимцами своих единоземцев. Некто справедливо заметил, что простодушие ¤0_0_0_1_09¤(naпvetй, bonhomie) ¤0_0_0_0¤ есть врожденное свойство французского народа; напротив того, отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться: Лафонтен и Крылов представители духа обоих народов. Н. К. 12 августа. P. S. Мне показалось излишним замечать некоторые явные ошибки, простительные иностранцу, напр. сближение Крылова с Карамзиным (сближение, ни на чем не основанное), мнимая неспособность языка нашего к стихосложению совершенно метрическому и проч. ¤0_0_1_0¤<1825> ¤0_0_0_0¤ <ОБ АНДРЕ ШЕНЬЕ.> ¤0_0_0_1_10¤A Ch<йnier> ¤0_0_0_0¤ погиб жертвою Фр.<анцузской> револ<юции> на 31 году от рождения. Долго славу его составляло неск.<олько> сл.<ов>, сказан.<ных> о н.<ем> Шатобр.<ианом>, два или три отрывка, и общее сожаление об утрате всего прочего. - Наконец творения его были отысканы и вышли в свет 1819 года. - Нельзя воздержаться от горестного чувства. ¤0_0_1_0¤<1825> ¤0_0_0_0¤ О ПОЭЗИИ КЛАССИЧЕСКОЙ И РОМАНТИЧЕСКОЙ. Наши критики не согласились еще в ясном различии между родами кл.<ассическим> и ром.<антическим>. Сбивчивым понятием о сем предмете обязаны мы фр.<анцузским> журналистам, которые обыкновенно относят к романтизму всё, что им кажется ознаменованным печатью мечтательности и германского идеологизма или основанным на предрассудках и преданиях простонародных: определение самое неточное. Стихотворение может являть все сии признаки, а между тем принадлежать к роду классическому. Если вместо ¤0_0_1_0¤формы ¤0_0_0_0¤ стихотв.<орения> будем [брать] за основание только ¤0_0_1_0¤дух, ¤0_0_0_0¤ в котором оно писано, - то никогда не выпутаемся из определений. Гимн Ж. Б. Руссо духом своим, конечно, отличается от оды Пиндара, сатира Ювенала от сатиры Горация, Освобожденный Иерусалим от Энеиды - однако ж все они принадлежат к роду классическому. К сему роду должны отнестись те стихотворения, коих ¤0_0_1_0¤формы ¤0_0_0_0¤ известны были грекам и римлянам, или коих образцы они нам оставили; след.<ственно> сюда принадл.<ежат>: эпопея, поэма дид.<актическая>, трагедия, комедия, ода, сатира, послание, ироида, эклога, элегия, эпиграмма и баснь. Какие же роды стихотворения должны отнести<сь> к поэзии ром.<антической>? Те, которые не были известны древним и те, в коих прежние формы изменились или заменены другими. Не считаю за нужное говорить о поэзии гр.<еков> и римл.<ян> - каждый образованный европеец должен иметь достаточное понятие о бессмертных созданиях величавой древности. Взглянем на происхождение и на постепенное развитие поэзии нов.<ейших> народов. З.<ападная> И.<мперия> клонилась быстро к падению, а с нею науки, словесность и художества. Наконец, она пала; просвещение погасло. Невежество омрачило окровавленную Европу. Едва спаслась латинская грамота; в пыли книгохранилищ монастырских монахи соскобляли с пергамента стихи Лукреция и Виргилия и вместо их писали на нем свои хроники и легенды. Поэзия проснулась под небом полуденной Франции - рифма отозвалась в романском языке; сие новое украшение стиха, с первого взгляда столь мало значущее, имело важное влияние на словесность новейших народов. Ухо обрадовалось удвоенным ударениям звуков - побежденная трудность всегда приносит нам удовольствие - любить размеренность, соответственность свойственно уму человеческому. Трубадуры играли рифмою, изобретали для нее все возможные изменения стихов, придумывали самые затруднительные формы: явились ¤0_0_0_0_12¤virlet, ¤0_0_0_0¤баллада, рондо, сонет и проч. От сего произошла необходимая натяжка выражения, какое-то жеманство, вовсе неизвестное древним; мелочное остроумие заменило чувство, которое не может выражаться триолетами. Мы находим несчастные сии следы в величайших гениях новейших времен. Но ум не может довольствоваться одними игрушками гармонии, воображение требует картин и рассказов. Трубадуры обратились к новым источникам вдохновения, воспели любовь и войну, оживили народные предания, - родился ле, роман и фаблио. Темные понятия о древней трагедии и церковные празднества подали повод к сочинению ¤0_0_1_0¤таинств ¤0_0_0_1¤ (mystиre). ¤0_0_0_0¤[Они] почти все писаны на один образец и подходят под одно уложенье, но к несчастию в то время не было Аристотеля для установления непреложных законов мистической драматургии. Два обстоятельства имели решительное действие на дух европейской поэзии: нашествие мавров и крестовые походы. Мавры внушили ей исступление и нежность любви, приверженность к чудесному и роскошное красноречие востока; рыцари сообщили свою набожность и простодушие, свои понятия о геройстве и вольность нравов походных станов Годфреда и Ричарда. Таково было смиренное начало романтической поэзии. Если бы она остановилась на сих опытах, то строгие приговоры фр.<анцузских> критиков были бы справедливы, но отрасли ее быстро и пышно процвели, и она является нам соперницею древней музы. Италия присвоила себе ее эпопею. Полу-африканская Гишпания завладела трагедией и романом. Англия противу имен ¤0_0_0_1_13¤Dante, ¤0_0_0_0¤Ариосто и Калдерона с гордостию выставила имена Спенсера, Мильтона и Шекспира. В Германии (что довольно странно) отличилась новая сатира, едкая, шутливая, [коей памятником остался Ренике Фукс]. Во Франции тогда поэзия всё еще младенчествовала: лучший стихотворец времени [Франциска I] ¤0_0_0_1_14¤rima des triolets, fit fleurir la ballade. ¤0_0_0_0¤ Проза уже имела сильный перевес: Монтань, Рабле были современниками Марота. В Италии и в Гипшании народная поэзия уже существовала прежде появления ее гениев. Они пошли по дороге уже проложенной: были поэмы прежде Ариостова Орландо, были трагедии прежде созданий ¤0_0_0_1_15¤de Vega ¤0_0_0_0¤ и Калдерона. Во Франции просвещение застало поэзию в ребячестве, без всякого направления, безо всякой силы. Образованные [умы] века Л.<юдовика> XIV справедливо презрели ее ничтожность и обратили ее к древним образцам. Буало обнародовал свой Коран - и фр.<анцузская> слов.<есность> ему покорилась. Сия лжеклассическая поэзия, образованная в передней и никогда не доходившая далее гостинной, не могла отучиться от некоторых врожденных привычек, и мы видим в ней всё романтич.<еское> жеманство, облеченное в строгие формы классические. P. S. Не должно думать однако ж, чтоб и во Франции не осталось никаких памятников чистой ром.<антической> поэзии. Сказки Лафонтена и Вольтера и Дева сего последнего носят на себе ее клеймо. - Не говорю уже о многочисленных подражаниях тем и той (подр.<ажаниях>, по большей части посредственных; легче превзойти гениев в забвении всех приличий, нежели в поэтическом достоинстве). ¤0_0_1_0¤<1825> ¤0_0_0_0¤ <О ТРАГЕДИИ.> Изо всех родов сочинений самые ¤0_0_0_1_¤(invraisembl) ¤0_0_0_0¤неправдоподобные соч.<инения> драмматические - а из соч.<инений> драмм.<атических> - трагедии, ибо зритель должен забыть - по большей части, время, место, язык; должен усилием воображения согласиться в известном наречии - к стихам, к вымыслам. Фр.<анцузские> пис.<атели> это чувствовали и сделали свои своенравные правила - действие, место, время. Занимательность будучи первым законом др.<аматического> иск.<усства>, единство действия должно быть соблюдаемо. Но место и время слишком своенравны - от сего происходят какие неудобства, стеснения места действия. Заговоры, изъяснения любовные, государственные совещания, празднества - всё происходит в одной комнате! - Непомерная быстрота и стесненность происшедствий, наперсники... ¤0_0_0_1_16¤a parte ¤0_0_0_0¤- столь же несообразны с рассудком - принуждены были в двух местах - и проч. И всё это ничего не значит. Не короче ли следовать шк.<оле> романт.<ической>, которая есть отсутств.<ие> всяких правил, но не всякого искусства? Интерес - единство. Смешение родов ком.<ического> <и> траг.<ического> - напряжение, изысканность необходимых иногда прост.<онародных> выражений. ¤0_0_1_0¤<1825> ¤0_0_0_0¤ <О НАРОДНОСТИ В ЛИТЕРАТУРЕ> С некоторых пор вошло у нас в обыкновение говорить о народности, требовать народности, жаловаться на отсутствие народности в произведениях литературы - но никто не думал определить, что разумеет он под словом народность. Один из наших критиков, кажется, полагает, что народность состоит в выборе предметов из Отечественной истории, другие видят народность в словах, т. е. радуются тем, что изъясняясь по-русски употребляют русские выражения. Но мудрено отъять у Шекспира в его Отелло, Гамлете, Мера за меру и проч. достоинства большой народности. ¤0_0_0_1_17¤Vega ¤0_0_0_0¤ и Калдерон поминутно переносят во все части света, заемлют предметы своих трагедий из италья<нcких> новелл, из франц.<узских> ле. Ариосто воспевает Карломана, французских рыцарей и китайскую <царевну>. Траг<едии> Расина взяты им из древней <истории>. Мудрено однако же у всех сих писателей оспоривать достоинства великой народности. Напротив того, ¤0_0_1_0¤что есть народного в Рос<сиаде> и в <Петриаде кроме имен>, ¤0_0_0_0¤ как справедливо заметил <кн. Вяземский>? Что есть народного в ¤0_0_1_0¤Ксении, ¤0_0_0_0¤рассуждающей шести<стопными> ямбами о власти родительской с наперсницей посреди стана Димитрия? Народность в писателе есть достоинство, которое вполне может быть оценено одними соотечественниками - для других оно или не существует или даже может показаться пороком. Ученый немец негодует на учтивость героев Расина, француз смеется, видя в Калдероне Кориола<на> вызывающего на дуэль своего противника. Всё это носит однако ж печать народности. Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более и<ли> менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу. ¤0_0_1_0¤<1825-1826> ¤0_0_0_0¤ <ВОЗРАЖЕНИЕ НА СТАТЬИ КЮХЕЛЬБЕКЕРА В "МНЕМОЗИНЕ".> Статья ¤0_0_1_0¤О напр.<авлении нашей поэзии> ¤0_0_0_0¤ и ¤0_0_1_0¤Разг.<овор> с г. Б.<улгариным>, ¤0_0_0_0¤ напечатанные в Мнемозине, послужили основанием всего, что сказано было противу р.<омантической> литературы в последние 2 года. Статьи сии написаны человеком ученым и умным. [Правый или неправый], он везде предлагает даже причины своего образа мыслей и доказательства своих суждений, дело довольно редкое в нашей литературе. Никто не стал опровергать его, потому ли, что все с ним согласились, потому ли, что не хотели связаться с атлетом, повидимому, сильным и опытным. Несмотря на то многие из суждений его ошибочны во всех отношениях. Он разделяет русскую поэзию на лирическую и эпическую. К 1-ой относ<ит> произв.<едения> старин.<ных> поэтов наших, ко второй Ж.<уковского> и его после д.<ователей>. Теперь положим, что разделение сие справедливо, и рассмотрим, каким образом критик определяет степень достоинства сих двух родов. ----- "Мы напр.<асно> " выписываем сие мнение, потому что оно совершенно согласно с нашим. Что такое ¤0_0_1_0¤сила ¤0_0_0_0¤ в поэзии? сила в изобретеньи, в расположении плана, в слоге ли? ¤0_0_1_0¤Свобода? ¤0_0_0_0¤ в слоге, в расположении - но какая же свобода в слоге Ломоносова и какого плана требовать в торж.<ественной> оде? ¤0_0_1_0¤Вдохновение? ¤0_0_0_0¤ есть расположение души к живейшему принятию впечатлений, следст.<венно> к быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению оных. Вдохновение нужно в поэзии как и в геометрии. Критик смешивает вдохновение с восторгом. ----- Нет; решительно нет - ¤0_0_1_0¤восторг ¤0_0_0_0¤ исключает ¤0_0_1_0¤спокойствие, ¤0_0_0_0¤ необходимое условие ¤0_0_1_0¤прекрасного. ¤0_0_0_0¤ Восторг не предполагает силы ума, располагающей частей в их отношении к целому. Восторг непродолжителен, непостоянен, следств.<енно> не в силе произвесть истинное великое совершенство - (без которого нет лирич.<еской> поэзии). ¤0_0_1_0¤Гомер ¤0_0_0_0¤ неизмеримо выше Пиндара - ода, не говоря уже об элегии стоит на низших степенях поэм, трагедия, комедия, сатира все более ее требуют творчества (fantaisie), воображения - гениального знания природы. Но ¤0_0_1_0¤[плана ¤0_0_0_0¤нет в оде] и не может быть - единый план Ада есть уже плод высокого гения. Какой план в Олимпийских одах Пиндара, какой план в Водопаде, лучшем произведении Державина? ¤0_0_1_0¤Ода ¤0_0_0_0¤ исключает постоянный труд, без коего нет истинно великого. ----- Восторг есть напряженное состояние единого воображения. Вдохновение может [быть] без восторга, а восторг без вдохновения [не существует]. ¤0_0_1_0¤<1825-1826> ¤0_0_0_0¤ О НАРОДНОМ ВОСПИТАНИИ. Последние происшествия обнаружили много печальных истин. Недостаток просвещения и нравственности вовлек многих молодых людей в преступные заблуждения. Политические изменения, вынужденные у других народов силою обстоятельств и долговременным приготовлением, вдруг сделались у нас предметом замыслов и злонамеренных усилий. Лет 15 тому назад молодые люди занимались только военною службою, старались отличаться одною светской образованностию или шалостями; литература (в то время столь свободная) не имела никакого направления; воспитание ни в чем не отклонялось от первоначальных начертаний. 10 лет спустя мы увидели либеральные идеи необходимой вывеской хорошего воспитания, разговор исключительно политический; литературу (подавленную самой своенравною цензурою), превратившуюся в рукописные пасквили на правительство и возмутительные песни; наконец, и тайные общества, заговоры, замыслы более или менее кровавые и безумные. Ясно, что походам 1813 и 1814 года, пребыванию наших войск во Франции и в Германии должно приписать сие влияние на дух и нравы того поколения, коего несчастные представители погибли в наших глазах; должно надеяться, что люди, разделявшие образ мыслей заговорщиков, образумились; что, с одной стороны, они увидели ничтожность своих замыслов и средств, с другой - необъятную силу правительства, основанную на силе вещей. Вероятно, братья, друзья, товарищи погибших успокоятся временем и размышлением, поймут необходимость и простят оной в душе своей. Но надлежит защитить новое, возростающее поколение, еще не наученное никаким опытом и которое скоро явится на поприще жизни со всею пылкостию первой молодости, со всем ее восторгом и готовностию принимать всякие впечатления. Не одно влияние чужеземного идеологизма пагубно для нашего отечества; воспитание, или, лучше сказать, отсутствие воспитания есть корень всякого зла. Не просвещению, сказано в высочайшем манифесте от 13-го июля 1826 года, но праздности ума, более вредной чем праздность телесных сил, недостатку твердых познаний должно приписать сие своевольство мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец - погибель. Скажем более: одно просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия. Чины сделались страстию русского народа. Того хотел Петр Великий, того требовало тогдашнее состояние России. В других землях молодой человек кончает круг учения около 25 лет; у нас он торопится вступить как можно ранее в службу, ибо ему необходимо 30-ти лет быть полковником или коллежским советником. Он входит в свет безо всяких основательных познаний, без всяких положительных правил; всякая мысль для него нова, всякая новость имеет на него влияние. Он не в состоянии ни поверить, ни возражать; он становится слепым приверженцем или жалким повторителем первого товарища, который захочет оказать над ним свое превосходство или сделать из него свое орудие. Конечно, уничтожение чинов (по крайней мере, гражданских) представляет великие выгоды; но сия мера влечет за собою и беспорядки бесчисленные, как вообще всякое изменение постановлений, освященных временем и привычкою. Можно, по крайней мере, извлечь некоторую пользу из самого злоупотребления и представить чины целию и достоянием просвещения; должно увлечь всё юношество в общественные заведения, подчиненные надзору правительства, должно его там удержать, дать ему время перекипеть, обогатиться познаниями, созреть в тишине училищ, а не в шумной праздности казарм. В России домашнее воспитание есть самое недостаточное, самое безнравственное; ребенок окружен одними холопями, видит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает никаких понятий о справедливости, о взаимных отношениях людей, об истинной чести. Воспитание его ограничивается изучением двух или трех иностранных языков и начальным основанием всех наук, преподаваемых каким-нибудь нанятым учителем. Воспитание в частных пансионах не многим лучше; здесь и там оно кончается на 16-летнем возрасте воспитанника. Нечего колебаться: во что бы то ни стало должно подавить воспитание частное. Надлежит всеми средствами умножить невыгоды, сопряженные с оным (например, прибавить годы унтер-офицерства и первых гражданских чинов). Уничтожить экзамены. Покойный император, удостоверясь в ничтожестве ему предшествовавшего поколения, желал открыть дорогу просвещенному юношеству и задержать как-нибудь стариков, закоренелых в безнравствии и невежестве. Отселе указ об экзаменах, мера слишком демократическая и ошибочная, ибо она нанесла последний удар дворянскому просвещению и гражданской администрации, вытеснив всё новое поколение в военную службу. А так как в России всё продажно, то и экзамен сделался новой отраслию промышленности для профессоров. Он походит на плохую таможенную заставу, в которую старые инвалиды пропускают за деньги тех, которые не умели проехать стороною. Итак (с такого-то году), молодой человек, не воспитанный в государственном училище, вступая в службу, не получает вперед никаких выгод и не имеет права требовать экзамена. Уничтожение экзаменов произведет большую радость в старых титулярных и коллежских советниках, что и будет хорошим противудействием ропоту родителей, почитающих своих детей обиженными. Что касается до воспитания заграничного, то запрещать его нет никакой надобности. Довольно будет опутать его одними невыгодами, сопряженными с воспитанием домашним, ибо 1-е, весьма немногие станут пользоваться сим позволением; 2-е, воспитание иностранных университетов, несмотря на все свои неудобства, не в пример для нас менее вредно воспитания патриархального. Мы видим, что Н. Тургенев, воспитывавшийся в Гетинг.<енском> унив.<ерситете>, не смотря на свой политический фанатизм, отличался посреди буйных своих сообщников нравственностию и умеренностию - следствием просвещения истинного и положительных познаний. Таким образом, уничтожив или, по крайней мере, сильно затруднив воспитание частное, правительству легко будет заняться улучшением воспитания общественного. Ланкастерские школы входят у нас в систему военного образования, и, следовательно, состоят в самом лучшем порядке. Кадетские корпуса, рассадник офицеров русской армии, требуют физического преобразования, большого присмотра за нравами, кои находятся в самом гнусном запущении. Для сего нужна полиция, составленная из лучших воспитанников; доносы других должны быть оставлены без исследования и даже подвергаться наказанию; чрез сию полицию должны будут доходить и жалобы до начальства. Должно обратить строгое внимание на рукописи, ходящие между воспитанниками. За найденную похабную рукопись положить тягчайшее наказание, за возмутительную - исключение из училища, но без дальнейшего гонения по службе: наказывать юношу или взрослого человека за вину отрока есть дело ужасное, и, к несчастию, слишком у нас обыкновенное. Уничтожение телесных наказаний необходимо. Надлежит заранее внушить воспитанникам правила чести и человеколюбия; не должно забывать, что они будут иметь право розги и палки над солдатом; слишком жестокое воспитание делает из них палачей, а не начальников. В гимназиях, лицеях и пансионах при университетах должно будет продлить, по крайней мере, 3-мя годами круг обыкновенный учения, по мере того повышая и чины, даваемые при выпуске. Преобразование семинарий, рассадника нашего духовенства, как дело высшей государственной важности, требует полного, особенного рассмотрения. Предметы учения в первые годы не требуют значительной перемены. Кажется, однако ж, что языки слишком много занимают времени. К чему, например, 6-летнее изучение французского языка, когда навык света и без того слишком уже достаточен? К чему латинский или греческий? Позволительна ли роскошь там, где чувствителен недостаток необходимого? Во всех почти училищах дети занимаются литературою, составляют общества, даже печатают свои сочинения в светских журналах. Всё это отвлекает от учения, приучает детей к мелочным успехам и ограничивает идеи, уже и без того слишком у нас ограниченные. Высшие политические науки займут окончательные годы. Преподавание прав, политическая экономия по новейшей системе Сея и Сисмонди, статистика, история. История в первые годы учения должна быть голым хронологическим рассказом происшествий, без всяких нравственных или политических рассуждений. К чему давать младенствующим умам направление одностороннее, всегда непрочное? Но в окончательном курсе преподавание истории (особенно новейшей) должно будет совершенно измениться. Можно будет с хладнокровием показать разницу духа народов, источника нужд и требований государственных; не хитрить, не искажать республиканских рассуждений, не позорить убийства Кесаря, превознесенного 2000 лет, но представить Брута защитником и мстителем коренных постановлений отечества, а Кесаря честолюбивым возмутителем. Вообще не должно, чтоб республиканские идеи изумили воспитанников при вступлении в свет и имели для них прелесть новизны. Историю русскую должно будет преподавать по Карамзину. История Государства Российского есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного человека. Россия слишком мало известна русским; сверьх ее истории, ее статистика, ее законодательство требует особенных кафедр. Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединиться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве. Сам от себя я бы никогда не осмелился представить на рассмотрение правительства столь недостаточные замечания о предмете столь важном, каково есть народное воспитание: одно желание усердием и искренностию оправдать высочайшие милости, мною не заслуженные, понудило меня исполнить вверенное мне препоручение. Ободренный первым вниманием государя императора, всеподаннейше прошу его величество дозволить мне повергнуть пред ним мысли касательно предметов, более мне близких и знакомых. <1826> ¤ Примечания (1) Речь идет о большом обществе Петербургском, прежде 1812 года. Соч. (2) "Сын От." № 10. (3) По крайней мере в переводе, напечатанном в С.<ыне> О.<течества>. Мы не имели случая видеть французский подлинник. (4) Любопытно видеть, как тонко насмехается Тредьяковский над славянщизнами Ломоносова, как важно советует он ему перенимать легкость и щеголеватость речений изрядной компании! Но удивительно, что Сумароков с большою точностию определил в одном полустишии истинное достоинство Ломоносова-поэта: Он наших стран Мальгерб, он Пиндару подобен! 11 - Enfin Malherbe vint, et, le premier en France, etc. (Пришел наконец Малерб и первый во Франции и т. д. - франц.)